За свою карьеру хирург-онколог Виктор Парамонов прооперировал несколько тысяч человек, тем самым поставив многих неизлечимых больных на ноги. Корреспондент "АиФ—Саратов" встретилась с врачом накануне его 50-летия. Слово убивает.
— Когда пациент переступает порог вашего кабинета, сразу видите, есть ли шансы на выздоровление?
— Порой достаточно взглянуть на человека, и становится ясно: стоит больного оперировать или нет. Я — максималист. Всегда стараюсь вытащить человека из самых безысходных ситуаций. Иногда из-за этого возникают проблемы с тяжелыми пациентами. Многие ставят на себе крест. Отчасти по вине медиков: они записывают их в безнадежные. Одну из моих больных выписали из онкологического центра, отмерив ей несколько месяцев жизни. У женщины был рак с метастазами в пищевод, глотку. Никто не решался удалить злокачественную опухоль. В 1994 году я сделал операцию, и самочувствие больной за прошедшее время не ухудшилось.
— О страшном диагнозе сообщаете людям, обратившимся к вам за помощью?
— Медики до сих пор спорят — стоит рассказывать пациенту о том, что у него серьезный недуг. Незапущенный рак щитовидной железы излечивается на 90%. Почему человек не должен знать об этом? Не отваживаюсь говорить, когда наверняка знаю: мое слово убьет. Это касается прежде всего тех, у кого болезнь последней стадии и делать что-либо уже бесполезно. Не хочется убивать последнюю надежду.
— Негативные чувства и эмоции могут вызвать рост злокачественной опухоли?
— Считаю: любой недуг — наказание за грехи. Из своей практики заметил: воровство, зависть разрушают нервную систему, негативно влияют на функционирование щитовидной железы, и как следствие — возможно возникновение новообразований.
— Какая операция оказалась самой тяжелой?
— Я впервые в мире сделал искусственную гортань. Причем мужчина сам разговаривал, чего не достигли другие специалисты. Когда я был на медицинском форуме в Москве, светила науки не поверили, что такую операцию выполнили в провинции.
— У хирургов есть поверье: не лечить своих родственников.
— Если уверен в собственных силах, то всегда иду на риск. В нынешнем году моя мать легла под нож, я ассистировал.
Делать деньги на здоровье
— Почему остались в медицине после перестройки, когда большинство ваших коллег решило поменять профессию, потому что платили копейки?
— В начале 90-х я был уже сложившимся хирургом и не боялся умереть с голоду. Открыв частную клинику, доказал — врачи могут легально заработать честным трудом, а не только купюрами в конверте.
— Свой центр открыли лишь ради зарабатывания денег?
— Мне стало тесно и неуютно в государственной больнице. Хирург в ней чувствует себя рабом, главный — администратор. Если ты имеешь собственное мнение, не совпадающее с позицией руководства, то ты становишься неугодным. Безусловно, частники — не идеальные. Есть центры, получающие огромные средства, обманывая людей. Я старался не лгать. Приобретешь авторитет на один день, а дурную славу — на всю жизнь.
— Каким должно быть, на ваш взгляд, соотношение между частной и государственной медициной?
— Государство гарантировало людям бесплатную врачебную помощь. Необходимо оставить несколько муниципальных больниц с квалифицированными специалистами, которым платили бы достойное жалованье. Социалистическая система здравоохранения развратила докторов. Она породила пьяниц и бездельников.
— А сами позволяете себе расслабиться с помощью спиртного?
— Не скрою — люблю принять сто грамм. Но в семье напившимся меня не.видели. За сутки до операции не беру в руки рюмку. По статистике, средняя продолжительность жизни хирурга — 45 лет, так что критический возраст я миновал.
— Можно ли говорить о семейной династии Парамоновых?
— То, что я стану медиком, было предрешено. Мой отец умер от меланомы гортани. Кстати, уникальный случай, чуть ли не единственный во врачебной практике. Кончина близкого человека очень повлияла на выбор профессии. Дочь тоже пошла по моим стопам. Она учится в медицинском колледже и подрабатывает у меня санитаркой. Наверное, такой поступок был логичным. Все свободное время девочка проводила в клинике.
— Когда пациент переступает порог вашего кабинета, сразу видите, есть ли шансы на выздоровление?
— Порой достаточно взглянуть на человека, и становится ясно: стоит больного оперировать или нет. Я — максималист. Всегда стараюсь вытащить человека из самых безысходных ситуаций. Иногда из-за этого возникают проблемы с тяжелыми пациентами. Многие ставят на себе крест. Отчасти по вине медиков: они записывают их в безнадежные. Одну из моих больных выписали из онкологического центра, отмерив ей несколько месяцев жизни. У женщины был рак с метастазами в пищевод, глотку. Никто не решался удалить злокачественную опухоль. В 1994 году я сделал операцию, и самочувствие больной за прошедшее время не ухудшилось.
— О страшном диагнозе сообщаете людям, обратившимся к вам за помощью?
— Медики до сих пор спорят — стоит рассказывать пациенту о том, что у него серьезный недуг. Незапущенный рак щитовидной железы излечивается на 90%. Почему человек не должен знать об этом? Не отваживаюсь говорить, когда наверняка знаю: мое слово убьет. Это касается прежде всего тех, у кого болезнь последней стадии и делать что-либо уже бесполезно. Не хочется убивать последнюю надежду.
— Негативные чувства и эмоции могут вызвать рост злокачественной опухоли?
— Считаю: любой недуг — наказание за грехи. Из своей практики заметил: воровство, зависть разрушают нервную систему, негативно влияют на функционирование щитовидной железы, и как следствие — возможно возникновение новообразований.
— Какая операция оказалась самой тяжелой?
— Я впервые в мире сделал искусственную гортань. Причем мужчина сам разговаривал, чего не достигли другие специалисты. Когда я был на медицинском форуме в Москве, светила науки не поверили, что такую операцию выполнили в провинции.
— У хирургов есть поверье: не лечить своих родственников.
— Если уверен в собственных силах, то всегда иду на риск. В нынешнем году моя мать легла под нож, я ассистировал.
Делать деньги на здоровье
— Почему остались в медицине после перестройки, когда большинство ваших коллег решило поменять профессию, потому что платили копейки?
— В начале 90-х я был уже сложившимся хирургом и не боялся умереть с голоду. Открыв частную клинику, доказал — врачи могут легально заработать честным трудом, а не только купюрами в конверте.
— Свой центр открыли лишь ради зарабатывания денег?
— Мне стало тесно и неуютно в государственной больнице. Хирург в ней чувствует себя рабом, главный — администратор. Если ты имеешь собственное мнение, не совпадающее с позицией руководства, то ты становишься неугодным. Безусловно, частники — не идеальные. Есть центры, получающие огромные средства, обманывая людей. Я старался не лгать. Приобретешь авторитет на один день, а дурную славу — на всю жизнь.
— Каким должно быть, на ваш взгляд, соотношение между частной и государственной медициной?
— Государство гарантировало людям бесплатную врачебную помощь. Необходимо оставить несколько муниципальных больниц с квалифицированными специалистами, которым платили бы достойное жалованье. Социалистическая система здравоохранения развратила докторов. Она породила пьяниц и бездельников.
— А сами позволяете себе расслабиться с помощью спиртного?
— Не скрою — люблю принять сто грамм. Но в семье напившимся меня не.видели. За сутки до операции не беру в руки рюмку. По статистике, средняя продолжительность жизни хирурга — 45 лет, так что критический возраст я миновал.
— Можно ли говорить о семейной династии Парамоновых?
— То, что я стану медиком, было предрешено. Мой отец умер от меланомы гортани. Кстати, уникальный случай, чуть ли не единственный во врачебной практике. Кончина близкого человека очень повлияла на выбор профессии. Дочь тоже пошла по моим стопам. Она учится в медицинском колледже и подрабатывает у меня санитаркой. Наверное, такой поступок был логичным. Все свободное время девочка проводила в клинике.
«Аргументы и Факты», 2004г.